Ревель, как и Рига, покорился петровским войскам в ходе Северной войны в 1710 году, Сам Пётр впервые побывал в Ревеле год спустя, вскоре у него появилась здесь и своя загородная резиденция, откуда удобно было наблюдать за морем, - ныне это Домик Петра в Таллинне. А в 1718 году государем был заложен «ревельский Версаль» - дворец в Кадриорге.

Погосян и Сморжевских-Смирнова отмечают, что взятие Ревеля, как и других городов после Полтавской битвы, имело для царя особое значение: это было уже не возвращение земель «отчич и дедич» вроде Нарвы, а приобретение новых территорий, и это требовалось идеологически обосновать и освоить, для чего включить приобретения в православное пространство, ибо именно на религии держался тогдашний государственно-политический дискурс.

Впрочем, петровские идеологи начинали эту работу отнюдь не на пустом месте.

Одним из объектов для исследовательниц стала Никольская православная церковь в Таллинне, где их внимание привлекли старый иконостас и ещё одна икона.

Сам по себе этот иконостас во время реставрации десять лет назад поведал реставраторам, что родом он ещё из конца XVII столетия и создан московскими мастерами по заказу царей Петра и Ивана и царевны Софьи специально для Колывани. Петру тогда было всего четырнадцать.

Бюрократия существовала и в то время, и это в данном случае счастье для нынешних учёных. Направляя иконостас в Колывань-Ревель, московские чиновники сопроводили его подробной документацией, благодаря чему Мария Сморжевских-Смирнова нашла в архивах и чертёж старой Никольской церкви, которая стояла на месте нынешней.

- Первая Никольская церковь была частью торгового, или купеческого, двора, и её окружал ряд торговых построек. Никто не представлял, как мог выглядеть этот купеческий двор. План стал находкой! Нам удалось кое-что узнать и о составе иконостаса старой церкви, ведь купцы регулярно составляли его опись, приезжая сюда, привозили с собой иконы, а уезжая, забирали. 

Никольская церковь вместе с купеческим двором была своеобразным «русским домом» в Ревеле с XV столетия, переживая взлёты и падения сообразно перипетиям отношений Ревеля и Новгорода, Ревеля и Московии. В период очередного потепления правительница Софья от имени своих малолетних братьев и решила обновить в русском храме иконостас.

Ещё один интересный след допетровского присутствия России в этом городе - уникальная картина, которая хранится в Домике Петра. Как рассказала возглавляющая этот музей Мария Сморжевских-Смирнова, речь идёт о парадном портрете царя Михаила Фёдоровича Романова - деда будущего первого российского императора. Михаила Романова изобразил в полный рост неизвестный художник из посольства немецкого путешественника Адама Олеария, посетившего Россию в 1634 и 1636 годах. В Ревеле эта парсуна (жанр светского портрета XVII века) хранилась в купеческом Братстве Черноголовых, где её, вероятно, и увидел Пётр в 1711 году…

- Что испытал царь, увидев в недавно взятом городе портрет предка? Наверное, знак того, что город этот не зря передан в руки русского царя. Во всяком случае, Пётр не стал забирать этот портрет, а заказал копию, которая и поныне находится в Третьяковке, - добавила исследовательница.

Известно, что перестраивая институт православной церкви под нужды своих реформ, Пётр не очень доверял церковникам великоросским, зато опирался на священнослужителей малороссийских, выпускников Киево-Могилянской академии. Самый известный из них - Феофан Прокопович, из этой же когорты и архиепископ Иоанн Максимович, чьему образу «Ревель - чистая дева» тоже уделено немало места в книге «Православный Ревель…»

Такое сравнение церковный идеолог употребил уже в 1710 году в синаксаре, или пояснении к установлению церковного праздника, по поводу свежих петровских побед и завоеваний, что является и самым ранним литературным откликом на взятие Ревеля, говорится в книге.

Сходство взятия города со «взятием» невесты - образ сколь красивый, столько же и древний. В случае с прибалтийскими землями, как отмечали авторы, эротический компонент этого образа был связан ещё и с семейными делами самодержца: ведь его супруга Екатерина - Марта Скавронская - была родом из этих краёв, и, кстати, по взятии Риги, Пётр повелел начать поиск её местной родни. Но тот же Максимович, по-видимому, знал, как дополнительно потрафить царю: он противопоставил «Ревель-деву» «блуднице» Риге, с которой у монарха были связаны и менее приятные воспоминания.

- У Петра сохранялась и память об обиде на Ригу, ведь во время Великого посольства (поездка Петра в Европу в 1697-98 годах. - ред.) рижский комендант не пустил царя ознакомиться с укреплениями города, - напомнила Сморжевских-Смирнова.

Ревель стал «бальзамом» на душу царя и в год его первого визита сюда. Не только в смысле тёплого приёма.

Елена Погосян рассказала, что вторая икона в Никольской церкви, на которую исследователи обратили внимание и которой реставраторы дали имя «Литургия Господня», представляет собой нетрадиционный для православной культуры того времени сюжет: истекающий кровью Христос, кровь которого глотает российский двуглавый орёл, на груди которого написано «Яко аз на раны готов» и который и сам кровоточит над морем… «Поводом для создания «царской» иконы могло быть посещение города царской семьей», - говорится в книге.

Погосян пояснила, что 1711-й был для Петра очень тяжёлым: государь болел, потерпел военную неудачу в Прутском походе против турок. И создание в то же время в Ревеле иконы со столь прозрачными, особенно для современников, аллегориями вполне могло быть своего рода оправдательным объяснением этих испытаний, знаком искупления возможно осознаваемых царём прегрешений и намёком на то, что Россия выстоит и победит. Сегодня, наверное, мы бы назвали это психотерапией. Или пропагандой.

Вышеприведённое сравнение Кадриорга с Версалем - как выясняется из книги и комментариев авторов, не только литературный образ. Создавая в полюбившемся городе свою парадную резиденцию, Пётр действительно черпал идеи у тогдашних законодателей мод французов.

Исследователи вводят нас в парадный зал Кадриоргского дворца и предлагают посмотреть на его потолок. Сюжет центрального плафона - история античной богини Дианы - интересен, в частности, тем, что именно с Дианой в официальной культуре с начала XVIII века стали ассоциировать Россию (сколько этих «Диан» будет потом в русской поэзии!). А вот рисунки на четырёх малых плафонах и некоторых других декоративных элементах зала взяты именно с версальских образцов - гобеленов короля Людовика XIV, альбом с гравюрами которых ещё в начале столетия русский посол привёз царю. Учёные предполагают, что Петру довелось видеть и сами оригиналы, и альбом с их цветными эскизами и комментариями к ним. Одним из авторов этих комментариев, между прочим, был автор «Золушки» и «Красной шапочки» академик Шарль Перро. 

Е.П.: Приведу только один пример, о котором уже говорила в разных аудиториях. В Тарту в историческом архиве находятся несколько томов писем Петра, написанных между 1714 и 1725 годами. Письма, которые почти никому не известны, кроме специалистов и архивистов России; которые не опубликованы и не изучены. Если письма Петра ещё не опубликованы, можете себе представить, какие сокровища можно найти в архивах. Это «поле» не только нельзя назвать «хорошо вскопанным, окультуренным и засеянным», наоборот, там некоторые островки «покопали» и «засеяли», а петровская эпоха определённо заслуживает сплошного исследования, когда каждый документ опубликован и всё учитывается.

М.С.: Интерес к личности Петра был всегда, другое дело, что и власть относилась к Петру неоднозначно на протяжении ХХ века. Когда боролись с империализмом, замечательнейшая монография профессора Богословского была из «Петра Великого» переименована в «Пётр Первый». Это одно из лучших исследований, хотя автор там даже до Северной войны не дошёл. 

Каждый год в Петербурге проводятся большие международные Петровские конгрессы, собирающие невероятное количество исследователей со всего мира. И каждый раз перед организаторами стоит сложная задача: отобрать то количество заявок на доклады, которое может вместить в себя этот конгресс. Мне каждый раз конгресс приносит какие-то открытия. Масштаб дел Петра и та цепочка событий в истории и культуре, которую запустила петровская эпоха, таковы, что их надо изучать и изучать. Здесь работы на много-много лет вперёд. Ведь даже письма и бумаги Петра, которые Императорская академия наук начала издавать ещё в конце XIX века, изданы пока только до 1713 года.

Е.П.: Думаю, что нет, не ожидаю ничего глобального. Как раз здесь все документы доступны и опубликованы. С другой стороны, у меня есть личный пример… Моя дочь юрист, и когда в конце университетской программы она занималась историей юриспруденции и я показывала ей какие-то документы петровской эпохи, то увидела, что она читает это глазами юриста и это звучит совсем по-другому. Так что не удивлюсь, если в области трактовок какие-то интересные нюансы могут нам открыть смежные дисциплины, например, историческая юриспруденция. 

М.С.: Триста лет - достаточный срок для исторической памяти, чтобы отстранённо смотреть на события тех времён. Вопрос наследия Ништадтского мира - он обсуждался, оно было разным, спорным. С одной стороны, империя, с другой - привилегии, данные завоёванным землям. Пётр же пытался строить добропорядочные отношения со своими новыми подданными и щедро одарил их: особый остзейский порядок, который сохранился до конца XIX века, был приемлем одними и усложнил положение других. 

А что касается подготовки к этой дате, то, по крайней мере, два музея в Таллинне к ней готовятся - Домик Петра и Таллиннский русский музей, которые в 2021 году будут открывать выставку. Возможно, к этой теме присоединится и Кадриоргский художественный музей. Эту тему можно раскрыть очень по-разному. Можно показать её через призму тематики «война и искусство», «мир и искусство», «искусство мира и войны», потому что, говоря современным языком, тогдашние пиар-технологии войны были очень изысканными, экстравагантными, элегантными.

Е.П.: Желающие придумать что-нибудь интересненькое, что привлечёт внимание определённой аудитории, думаю, могут возникнуть. Но мне кажется, это уже пережитое. 

М.С.: Кроме того, я хочу напомнить и о другом юбилее, к которому сейчас идёт очень активная подготовка, прежде всего, моих российских коллег. Это - 350-летие со дня рождения первого российского императора (2022 год). Мы понимаем, что и тут можем что-то предложить даже на базе наших эстонских собраний. 

Е.П.: Вот вы нас и поймали. Я бы сказала так: мы молчим, потому что не знаем, но не удивлюсь, что работа с петровской эпохой и с нарвскими памятниками может привести нас куда-то ещё. 

М.С.: Нужно сказать, что в этой книге у нас несколько страниц посвящено нарвским сакральным сюжетам. Нам важно было понять, как видит лютеранин пространство, в переосвящённом из лютеранского православном храме в Нарве. Можно себе представить, что примерно такие чувства мог испытывать каждый попадавший и в переосвящённый из лютеранского Преображенский храм в Ревеле.

М.С.: Есть отдельные статьи, но речь идёт об узких темах. Есть, например, коллега в Эрмитаже, которая занимается сюжетами изразцовых печей, и эти сюжеты логично привели её в Дом Петра и к тем печам, которые там были. Есть Вадим Аристов, который продолжает стезю Коченовского, известного нам по фундаментальной работе «Нарва»… Я бы сказала, что общая тема Петра рассыпается на такое количество микро- и макросюжетов, что тут представить какой-то единый труд мы, наверное, не сможем.

Е.П.: Я сейчас живу в Канаде - стране глубокой, послойной, старой эмиграции. Поэтому мне сейчас очень интересно работать, по сравнению с петровской эпохой, с более новыми источниками. Вообще, сейчас появляется интерес к локальной культуре, к истории локальных культур. Если бы мне сегодня предложили приехать сюда лет на пять ради привлекательного проекта, я думаю, с лёгкостью бы это сделала. Представим себе, что мы изучаем, как слой за слоем, группа за группой - старообрядцы, купцы и т.п., начиная со старого Ганзейского пути, складывалась жизнь здесь, - думаю, это страшно интересно. Нарва-Йыэсуу, дачная культура второй половины XIX-начала XX века. Интересно посмотреть на документы, которые говорят о советском периоде. Посмотреть, насколько разнообразной была эта небольшая территория и какими были «карманы», в которых развивалась своя уникальная культура. 

Е.П.: Восемнадцатый век для меня очень сильно ассоциируется с сегодняшним днём. Восемнадцатый век был скачком в русской истории, во всех отношениях. Это век переводной культуры, переводной литературы, заимствованной моды. Для меня условно это «век Татьяны Лариной»: прочитала роман - и вдруг стала совсем не похожей на провинциальную девочку. Перевели кучу европейских источников - и вдруг обрели Пушкина. И мне кажется, что конец ХХ и начало XXI века будут очень похожи на это.