- Может быть. Я не боюсь этого. Причина проста: я его не ощущаю.

- Да-а. 

- Мне вообще нравится самой с собой рассуждать. Но не могу сказать, что подвожу какой-то итог. Просто-напросто я не собираюсь никуда исчезать. 

- Вот это для меня понятней. У меня жизнь как бы поделилась на части. Помню, в юном возрасте я всегда говорила: господи, какая я счастливая! Я у папы с мамой как золотая рыбка, всё для меня. В молодости, когда пошли мальчики, думала: какая же я несчастная, кого выбрать?! (смеётся). Годы учёбы в институте - это была красота! Потом опять же всё было прекрасно: сыновья - мне с ними было удобно, потому что моя молодость прошла рядом с мальчишками, и я была «походным» человеком. Палатки, лес, дождь. До сих пор дождь очень люблю и не люблю зонты. 

Потом был период очень сложный... Он, конечно, не прошёл бесследно, но что положительного из него вышло (хотя трудно тут говорить «положительный») - я перестала обижаться на людей. Если, например, человек говорит мне неприятности - то это его проблемы, не мои. И я стала гораздо спокойнее по сравнению с тем, когда была горячей, страстной, резкой. 

Сегодня у меня хорошая работа, хороший коллектив, просто роскошный внук, которого мне подарил младший сын. Сейчас для меня это - лучик в окошке.

Что не получилось в жизни? В далёком детстве я мечтала стать балериной. А стала художником, неожиданно для себя.

- Папа у меня был на военно-партийной работе, и мы нигде больше двух лет не задерживались. Где мы только не жили! Я родилась на Хийумаа, потом были и Аэгвийду, и Эльва, и Печоры… Я в детстве и на русском-то не говорила, только по-эстонски, и даже помню, что с русскими во дворе мы дрались. В Ряпина училась с Лембитом Ульфсаком - папа работал вместе с Ульфсаком-старшим. Потом их обоих направляли в Таллинн, но моя мама тогда сказала отцу: «Давай хоть сейчас отвези меня туда, где есть русские люди». И папу направили в Силламяэ, где он стал начальником охраны завода. 

- Ой, ещё как! Дом, выделенный Ульфсакам, стоял рядом с тем, где жили мы, а двор был один. И Лембит уже тогда нам устраивал спектакли одного актёра. Делал из картона сцену, вешал занавески, собирал весь наш двор и соседние… Мы дружили очень, а кроме того, дружили и наши родители. И самое интересное: когда у нас были «войны» с русскими ребятами во дворах, Лембит никогда не сидел в засаде. Он не шёл на это. 

- Я очень любила точные науки и собиралась поступать после школы в Таллиннский политехнический. По конкурсу не прошла. А в этот момент подружка моя Таня Печерица поехала в Питер - поступать в педагогический, на худграф. Ну и я с ней за компанию. 

- Глядя на тех детей, с которыми я занимаюсь рисованием сейчас, считаю, что во всех детях живут таланты. Наверное, так же было и у меня. Ну да, мы с Таней оформляли школьные вечера, рисовали эти цветочки, лозунги. Но никакой папки с рисунками я на поступление не привезла. У меня вообще в тогдашней ветреной голове была мысль, что всё это - очередное приключение. На фиг мне этот педагогический, я на следующий год в политехнический буду поступать… Но судьба распорядилась по-иному. Подруга завалила, а я прошла. 

И тогда у меня возник вопрос: «Что дальше? Чего делать?». Опять пошла на свой молодецкий риск. «Ладно, поучусь годик, потом брошу». С другой стороны, Питер, хорошо ведь! Эрмитаж через дорогу. Да и на курс поступали в основном мальчишки. О-о-о! Класс!.. Ну и всё, так и отучилась полностью. 

- Да, год я провела в Силламяэ. Но потом пять лет работала в Сосновом Бору, где меня сразу взяли в художественную школу. Там я замуж вышла, там сын родился. Работа была просто отличной, коллектив - великолепным, у меня был класс, который я провела от начала до конца. И часто вспоминаю нашу заведующую Беллу Семёновну, которая говорила: «Аала, я сейчас стала такой, что чувствую полную свободу и могу говорить, что хочу, а не думать, можно это сказать или нет». Мне кажется, я сегодня подошла к такому же состоянию.

Но… В конце концов, не смогла я жить в России. Менталитет не тот. Казалось бы, матерщинники - они везде есть. Но иду в магазин или на базар - не могу… Домой, в Силламяэ, и всё! И получилось так, что звонит мне Таня Печерица и приглашает приехать в Силламяэ руководителем художественной мастерской, которая превращается в группу промышленной эстетики. Спасибо, конечно, моему мужу, истинному россиянину и сосновоборцу, за то, что пошёл у меня на поводу. 

- В Силламяэ я встретилась с Александром Пополитовым (известный ида-вируский краевед и художник. - прим. авт.), он рассказывал всякие свои детские истории про то, как собирал целые «арсеналы» в сарае, как его разоружала милиция. А я всё время рассказывала про Питер, про выставки, про музеи. И вот тогда у нас с ним возникла эта мечта. Саша говорит: «Я мечтаю открыть свой музей». Я добавляю: «А я - свою галерею». 

В определённом смысле рождению музея способствовала и известность по Эстонии силламяэской творческой группы «Апрель». Но надо признать, что мы, конечно, не первопроходцы. Был в советские годы музей при силламяэском заводе, и был первый музей, который организовал в городе ещё в 50-х годах Василий Николаевич Давыдов. Кстати, мы сейчас обрабатываем и набираем на компьютере дневники Давыдова. Очень интересная штука. 

В 1994 году тогдашний мэр Виталий Меньшиков предложил нам первый этаж вот этого здания бывшего детсада. Первые годы мы назывались не музеем, а выставочным залом при Доме культуры. Когда нам передали и второй этаж, выставочный зал перевели наверх, а внизу разместилось всё музейное. В 2004 году нас отделили от ДК и спросили: «Ну, кто будет у вас директором?». Саша отказался, и я пошла к мэру Айну Кивиоргу, который меня сразу огорошил вопросом: «Аала, согласна в тюрьму садиться?». Я глаза выпучила и отвечаю: «Только если вместе с вами». Он засмеялся, и начался разговор: что это такое - быть директором. Я-то художник. Правда, уже тогда увлекалась политикой - видимо, у меня это по наследству от папы - и была депутатом.

- Немножко не удалось. Бывали скандальчики, бывало очень больно. Я училась. Когда происходили какие-то конфликты, коллега по горсобранию всегда сидел рядом, хватал меня за руку и говорил: «Аала, спокойно… сидеть… потом ответишь…».

- Что бы вы сейчас сделали по-другому, если бы удалось вернуться в то время?

- Предать кого-то - такого я, к счастью, избежала. Но была, например, ситуация, когда я поступила, наверное, стратегически правильно, однако люди в городе меня не поняли. Речь об открытии в Силламяэ эстонской школы. В то время - почти двадцать лет назад - народ в городе был настроен: «Зачем это надо? Там какие-то 11-12 человек учатся, а мы такую стройку затеваем». Да, в этом недовольстве фигурировало и моё имя, потому что я была председателем профильной комиссии горсобрания. Но, вращаясь в политике и часто бывая в Таллинне, я уже знала наперёд перспективу образования, знала, что будет всё больше преподавания на эстонском, а избиратели - нет. 

- Совершенно верно. Это тоже имело значение, как оказалось. Было несколько серьёзных попыток закрыть его. Но не закрыли - думаю, помогло и моё депутатство. Главное, в чём нас упрекали: «отнимаем деньги у города». Да, контроль за средствами должен быть, но не в виде закрытия музея. В результате мы и пришли с годами к нынешней строгой отчётности, когда на каждый потраченный евро нужна бумажка.

Опыт и объём музея с годами наращиваются. Единственное, что мы так и не сделали: нас всё время призывают к централизации с эстонскими музеями, чтобы наши фонды были виртуально доступны везде. Не очень пока хочется, потому что это потребует очень больших обязанностей и ещё более строгой отчётности, а у нас ещё не все фонды описаны. Тем более, старшее поколение или их дети продолжают каждодневно что-то в музей приносить. 

- Направление этого фонда - работы, посвящённые нашей местности. Одно дело Сомов, или Дубовской, или другие живописцы-«курортники», работавшие здесь на рубеже XIX-XX веков. Но есть и работы сегодняшних художников, посвящённые тем же местам. Они помогут проследить, как менялся облик нашего края и его восприятие.

- У нас старый оригинал только один: самое первое изображение Силламяги художником Фридрихом Вильгельмом Штафенгагеном. На рынке произведений искусства есть работы и Дубовского, и Сомова, которые продаются. Но это вопрос бюджета города (вздыхает). Поэтому у нас только репродукции этих мастеров.

- Или они. Пока не знаем… В оригинале у нас имеется и Ренальдо Веэбер (автор скульптуры «Покоритель атома» в центре Силламяэ. - прим. авт.). Буквально на днях купили несколько его графических вещей. Вдова Веэбера предлагает, чтобы город установил его скульптуру «Калевипоэг» у моря, когда там появится порт для яхт. Хорошая идея! И тоже оригинал! 

Что же касается спонсоров… Спонсор должен быть заинтересован в нашем городе. В Силламяэ кто сейчас в этой роли? Только порт. Да, Тийт Вяхи по-доброму к нам относится, предлагал какие-то документы с завода, они нам отдали фотоархив порта. Мы намекали и на возможность чего-то большего… Но очень не хочется быть попрошайками. Хочется его как-то заинтересовать. Мы хотели сделать специальный «портовый» зал, но пока он ещё очень маленький. 

- Я пытаюсь «брыкаться», когда из нас хотят сделать какой-то «театр» развлекаловок. Слава Богу, я уже сумела отказаться от этих фестивалей «Макушка лета», когда на территории музея устраиваются ярмарки и т.п. По мелочи что-то подобное ещё осталось. Но в первую очередь, конечно, мы научное учреждение. Для этого мы сумели за счёт внутренних резервов создать должность своего архивариуса. Это очень важно. Архивариус, образно говоря, изучает и составляет «родословную» каждой вещи, и так мы начинаем создавать научную коллекцию. Мне совсем не хочется сходить с этих рельсов, хотя тяжело. Всё равно сейчас тенденция и в Эстонии, и в Силламяэ - это туризм, это «придумайте что-нибудь», это «зарабатывайте деньги». Какие деньги? Мы сохраняем историю.

- Очень хорошая тема. Я уже упомянула, что мы не вступаем в межмузейную систему, которая потребует ещё бóльшего напряжения сил. А для него у нас нет штатов. 

- Пока да. Хотя бы систематизируем то, что у нас есть. Но, думаю, недалёк тот час, когда мы с Сашей уйдём на пенсию и наше место займёт кто-то другой…

- Ага, с бабочкой… Пускай у него будет хотя бы основа этой систематизации. Пригодится, не пригодится, как он будет дальше систематизировать - не знаю, но что сделано - то уже есть. 

- Может, но информация останется. Мы держим её и в компьютере, и в бумажном варианте. И издавая ежегодно по книге, музей посвящает их в первую очередь нашим коллекциям. Пригодится всё это или нет следующему поколению - не знаю, но мы своё дело делаем. 

- Когда об этом был разговор на учёбе директоров музеев в Тарту, меня спросили: «А у вас есть научные сотрудники?». С бумажкой? Не-ту! Мы-то кто в музейном деле - самоучки.

- Я бы с удовольствием его приветила. Нам сейчас говорят: «хотите поднять зарплату - увольняйте кого-то». Так вот если бы на горизонте появился такой человек - я бы стала на эту тему думать. Откажемся от дворника, от уборщицы, сами будем убирать - только пусть специалист придёт. У нас будет необходимая «корочка». Это формальность, но у нас уже есть наработки, а если человек знающий - вот ему поле для деятельности.

- Совершенно верно. Если бы был такой специалист - это было бы здорово. 

- Ой, смешно как… Лично я с этим не согласна. Я даже когда училась в институте и имела возможность остаться в Питере - сказала: нет, я лучше буду приезжать в Питер в гости. 

- Дело не в тишине. Дело в ленивых и неленивых. Меня очень устраивает обстановка здесь, где никто не мешает и можно работать. Если кто-то захочет помешать - мы встретимся в Таллинне, в Питере, в Москве. Но работать и создавать правильность, красоту, перспективу я хочу здесь. Пусть это будет курортный город, пусть какой угодно, но очень правильный и красивый. Я бы даже не назвала его «городом для туристов», пусть приезжают в гости ко мне, но это будет мой Дом. 

- Если совсем фантазировать: море, порт будет развиваться, красивые курортные места, а почему бы здесь не создавать и какие-то выставочные мегакомплексы? Едут же люди со всего мира в какую-нибудь деревню, где проводится знаменитая выставка автомобилей, мотоциклов или яхт. Надо использовать эту красоту, море и то, что мы рядом с границей и на пути вглубь Эстонии и в Скандинавию. 

- А я оптимист. Хотя велосипед действительно изобрести трудно. 

- Так и есть. Местных ходит гораздо меньше, чем приезжих. Сейчас сюда валом валит Эстония, со всех деревень автобусами, только успеваю записывать заявки. Совсем далёких иностранцев - китайцев там или французов - ну так, семьями чуть-чуть. А россияне особенно любят сюда приезжать летом. 

-  С кем общаюсь - от «KUMU» до островных музеев - у всех экономические проблемы. Есть музеи, которые перешли на самоокупаемость и теперь жалеют об этом. Потому что какая «самоокупаемость», вот тогда и начнёшь пирожки в музее печь! Нам тоже предлагали, мы пока отказываемся. 

- Первое время я не вела никакого счёта. А считать начала где-то с 91-го года. И за это время набирается около пятисот картин. Именно картин, не считая экслибрисов. Эти пятьсот полотен в основном разъехались, у меня дома их осталось совсем немного. В частности, одиннадцать работ цикла «Мастер и Маргарита». Я их последнее время редко показывала. Но на моей выставке, которая откроется 1 июня, их можно будет увидеть. Кое-что для подобных экспозиций я прошу на время у хороших знакомых, которым раньше в основном дарила. Кто у меня покупал - в принципе, имеют право отказать, я с этим считаюсь. Очень много моих картин покупал в трудные для меня годы, спасибо ему, Валерий Тетенов (силламяэский предприниматель. - прим. авт.).

- Жалко. Потому что «на заказ» я работаю очень редко. Я не делаю на потребу дня. Делаю только тогда, когда хочу, и то, что хочу, а не «что надо». Почему и перестала давать название нашим «апрелевским» выставкам. Название - это уже заказ. 

- (Смеясь) Ни фи-га! Никогда не начинаю работу, думая - за сколько её продам? И когда заканчиваю, не думаю. И даже делая работу, о которой меня попросили, тоже не могу этими подходами руководствоваться. А знаете почему? Фигурально выражаясь, вот ты встаёшь к холсту, а сзади заказчик, ты хочешь положить жёлтый мазок, а он приказывает - синий! Это мешает. Это неинтересно. Я не вкладываю туда себя. Люблю работать, когда никого за спиной нет. 

- Конечно, бывает. В связи с Булгаковым - однозначно. Наверняка знаете, что он считается «непростым» писателем… Когда я с этим столкнулась, то сказала себе: всё, ша! Хотя я его очень люблю. 

- Да, так и случилось. Только одну работу я сделала после этих событий. Это - «Суд». Я знала, что мне надо сделать её, но долго не знала - как. А тут не один год длились эти посланные мне испытания, и я думала, что вообще брошу живопись. И тогда меня повезли к одной то ли гадалке, то ли экстрасенсу. Она не знала, кто я. Сначала сказала, что я музыкант. Я ничего ей не говорила о себе, только головой помотала. Она: «Значит, художник». «Значит так, - говорит, - вот придёшь домой, ни о чём не думай, встань перед листом бумаги, возьми карандаш и просто води по бумаге». Я так и сделала. Так возникла моя картина «Никита» (имя сына Аалы, который в 90-х годах был похищен. - прим. авт.). Я сделала эту работу, а фоном для неё послужили записи из его записной книжки. Она до сих пор у меня лежит и им пахнет. Ну да ладно…

А после того, как всё закончилось, когда я прошла столько судов, вплоть до верховного, я вдруг поняла, как сделаю свою работу, которая будет называться «Суд». Завершающую в булгаковской серии. 

- Конечно, навредили. Единственное, если возвращаться к Библии, чем я могу случившееся оправдать: значит, для чего-то это было нужно сделать со мной. Для создания чего-то другого. Чего? Пока не определилась. Сегодня для меня главное произведение - мой двенадцатилетний внук. 

- Это невозможно. Идей полно, одна за другую цепляются. Завершаешь одну работу, на очереди - следующая. Только работы в чёрных тонах (как были у меня раньше) я сейчас не могу делать и не буду. 

- Страсть как люблю море. Стараюсь пихать его везде. А не могу воспринимать горы и пещеры. Ездили как-то в командировку в Финляндию, и там была экскурсия в какие-то их подземелья, где они мрамор добывают. Мне там стало плохо, и меня оттуда вывели наверх. Или все восторгаются горами… а для меня это камень, тяжесть. Моя стихия - всё-таки море и небо.

- Кто его знает, откуда, так у меня в свидетельстве о рождении написано. И то я это узнала, когда паспорт получала. У мамы спрашиваю - что это, а она подтверждает: ну да, всё правильно, эстонское имя. Aala olen…