«Прекрасную половину» поздравили, открывая концерт, Дмитрий Смирнов, помощник мэра Кохтла-Ярве Тийт Лиллеметс и заместитель председателя йыхвиского собрания Эдуард Раэ. «Пусть всегда согревает вас тепло близких», - пожелали политики. Ну а дальше со сцены полились уже лирические ноты и слова о главном и вечном - о любви, о простом человеческом счастье от того, что рядом самый близкий человек, о радости, скрытой в повседневных приметах, и о том, что где-то в вышине у каждого из нас есть свой ангел-хранитель, который нас никогда не оставит…

 

 

Слова тех или иных песен Михаила Шелега наверняка хоть раз да слышали многие, особенно представители среднего поколения, ведь Шелег пишет и исполняет свои вещи уже не одно десятилетие, в том числе на одной сцене со звёздами российской эстрады. Да и звёзды поют его произведения - например, Александр Маршал. 

Некоторые из композиций Шелега известны наиболее широко и, конечно, тоже прозвучали в авторском исполнении в Йыхви. Это - «За глаза твои карие» и «Московская осень», прославленная Александром Ивановым и группой «Рондо» («…и память меня, словно ветер, уносит в другую такую же точно московскую осень»). Гость, впрочем, в своём творчестве и увлечениях довольно разносторонен: он не лишён дара художника, каковым и начинал свой трудовой путь, исследователя - выпустил книгу о советском шансонье Аркадии Северном, пытается отражать жизнь в афористичных наблюдениях, которыми тоже делился с залом, любит путешествовать и фотографировать. Эта «охота к перемене мест», наверное, изначально была заложена в его жизненную программу, ведь родился он в семье военного на Сахалине, в школе учился на другом конце страны - в Лиепае, полтора десятка лет был связан с Северной столицей, а сейчас живет в Москве. 

«Спасибо за вечер и хорошее настроение, это был лучший подарок для женщин!» - зачитал Михаил Владимирович одну из поступивших от зала записок. К этим словам присоединилась под занавес концерта и мэр Кохтла-Ярве Людмила Янченко, поблагодарившая исполнителя и организаторов праздничного мероприятия.

 

Раздав после выступления автографы и сфотографировавшись с почитателями, Михаил Шелег ответил на несколько вопросов о жизни и творчестве.

- Шансон многогранен. Это жанр эстрадной песни, который включает в себя и «лагерную» тематику, с которой он и начинался, и так называемую блатную песню, есть шансон эмигрантский, есть ресторанный, есть бардовский. Даже рок-шансон есть. Как иначе определить песни Макаревича и Юза Алешковского?

- Сейчас шансон уже не так популярен, как в начале 2000-х, но популярность сохраняется. Во-первых, русская аудитория воспитана на хорошей поэзии. Американцы на такой поэзии не воспитаны, они воспитаны на негритянских темпо-ритмах, и им ближе танцевальные мелодии. А русские, где бы они ни жили, отмечая праздник, берут баян и начинают петь «степь да степь кругом», даже если кругом тайга. Им обязательно нужно, чтобы в песнях был смысл, а шансон как раз и предоставил такую возможность. 

Молодёжи, конечно, всегда будет нравиться рок-н-ролл, но в роке нет такой текстовой основы; там или сложные стихи, которые иногда трудно запомнить, - возьмите Гребенщикова, или иногда за грохотом музыки ничего не поймёшь. В эстрадной же попсе тексты примитивны. «Тык-тык-тырыдык, зайка моя, я твой кролик» - тут поэзии нет. А люди у нас, особенно женщины, эмоциональны и проникаются любовью к песне через её смысловую основу.

- Не шикарно, но хорошо. Бардовская песня хороша тем, что у неё есть непреложное правило: она должна быть изначально спета в кругу, а это уже само по себе интересно. Представьте, как здорово: стемнело, костёр потрескивает, в алюминиевые кружечки что-то наливается - и по кругу пускается гитара… Это объединяет людей.

- Живо. Конечно, не так активно, как раньше. Сейчас формат этих мероприятий немного меняется, становится больше клубно-ресторанным. Даже супермаркеты превращаются в площадки для выступлений. Я вот только что был в Курске. Там огромный мегамаркет, и в центре торгового зала - сцена, где можно хоть бокс показывать, хоть концерты давать. Люди сидят, слушают, а где-то вокруг ходят покупатели… 

- Раньше как молодому человеку было выразить свой протест или заявить о себе на весь мир? Он брал гитару и пытался что-то исполнить. Сегодня появился Интернет, где самовыразиться проще простого. Можешь любые картинки выложить, любую дурь сморозить, президента оскорбить, матом-перематом выругаться, и ничего тебе за это не будет… Так что сегодня авторская песня - некий реликт, но она будет существовать всегда, сколько жив человек. Гитара вечна, и даже при современных технологиях можно с её помощью поведать о себе миру. Конечно, для этого надо быть музыкантом и профессионалом, а не просто брякать «умца-умца, я сегодня пил виски, я сегодня говорю по-английски». И чего ты этим сказал, кого удивил?

Гитару время не задавило, а вот скрипку, пожалуй, немножко отодвинули, вернули «с улицы» назад, в пространство классической музыки.

- Прибалтика в советской стране считалась «Европой» и в этом качестве была популярна. Мы приехали с Сахалина, на дворе 1962 год, мама вышла в магазин, вернулась, и отец спрашивает: «Что с тобой?». Она отвечает: «Ты представляешь, здесь четыре сорта сыра! Здесь есть даже сметана!». На Сахалине не было ни того, ни другого, хотя, конечно, была рыба… Впрочем, понятно, что, образно говоря, в маленьком городе прибрать легче, чем в огромном мегаполисе.

- Я был художником и музыкантом, был молод, и находил общий язык со всеми. Я сочинял песни, показывал их на танцах, а потом мы сидели в гримёрке, открывали бутылочку вина и с каким-нибудь Янисом обсуждали мою музыку, его музыку. Точно так же с художниками. Я принёс свои графические работы на выставку художников Лиепаи, часть вещей взяли, и так я влился в эту среду, где были и Янисы, и Гунтары, и Владимиры, и Сергеи, и Иосифы. Мы творческие люди, и меж нами не было «искровыделений».

- Нет. Я жил в период со второго по десятый класс в военном городке. Там говорили на русском. И даже учительница латышского языка говорила нам - мол, занимайтесь на уроке чем угодно, только не шумите, а латышский язык вам всё равно не понадобится. Оно и понятно, наших родителей в любой момент могли перевести на другое место службы. Хотя… Хотя из моего класса, наверное, треть всё-таки осталась в Латвии. Я убедился в этом, когда много лет спустя вернулся в места детства.

- Грустные. Население города от всех этих пертурбаций и революций уменьшилось почти в два раза. Люди побежали - одни в Европу, другие в Россию, искать хлеб насущный. Но некоторые остались. И даже удивительно: моя подружка, с корой мы учились, стала преподавателем русского языка и литературы и преподаёт там. Трудно жить, но живёт. А что поделаешь, голову пеплом посыпать, что ли?